В эпохи кризисов любопытство может вызвать биография, начинающаяся, например, так. Он был старшим сыном богатого предпринимателя, владельца завода. Родители в нём видели продолжателя бизнеса, и баловали его больше, чем остальных девятерых его братьев и сестёр. Но вот отец разорился, средств не стало...

Примерно таким был в 1860-х годах жизненный старт харьковчанина Петра Левченко. Пётр очень рано почувствовал мещанство — говоря по-современному, китчевость вкусов своих родителей. С ужасом упоминал псевдоклассические колонны, приделанные к деревянной отцовской даче. Да и всякую дорогую или массивную «красивость» он в дальнейшем терпеть не мог.

Протестовал мальчик и против возношения родителей над менее материально удачливыми согражданами — которое, увы, бывает свойственно свежеразбогатевшим людям. Не в своей тарелке чувствовал себя среди ровесников из того же круга богатых купеческих детей, среди привычных в этом кругу тем, подходов, устремлений. И уже к подростковому возрасту Левченко стал замкнутым, ранимым, издёрганным.

Одна радость: многочисленные его сёстры тоже не «обуржуазились», а вырастали чуткими, отзывчивыми, ответственными людьми. Это обстоятельство отчасти спасало Петра впоследствии от отчаяния, долго и прицельно охотящегося на его душу. Он явно чувствовал в жизни тыл, доброту и безотказность, молитвенность сестёр — а в критические моменты жизни прямо обращался к ним за помощью.

Первый круг бегства

Юный Левченко занялся музыкой и рисованием сверхстарательно: только музыке он посвящал по восемь часов в день помимо учёбы в гимназии. В оба вида искусства он просто убегал, загружал себя ими до изнеможения, до невидения ничего иного.

Первенство из двух искусств поначалу Пётр отдавал музыке: мечтал о карьере исполнителя, а то и композитора. Но человек предполагает, а Бог располагает. Ещё одно юношеское хобби богатого юноши — верховая езда — однажды привело к тяжёлому падению с коня и серьёзному, на всю жизнь, повреждению левой руки. Ни скрипка, ни пианино теперь Петру не были подвластны.

Отныне все дни он — целиком в живописи. После гимназии поступил в Харьковское училище живописи — естественно, вызвав неудовольствие родителей — а затем и в Петербургскую Академию Художеств. Дома — скандалы, уговоры, угрозы. В общем, обычная история в биографиях доброй половины живописцев.

Конфликт разрешился тоже распространённым способом: отец согласился финансировать сына на весьма среднюю сумму — по меркам богачей. Увы, Пётр экономить категорически не умел. Денег постоянно не хватало до конца месяца. Из хорошей питерской квартиры он перебрался в трущобы, страдал от этой неожиданной напасти, страдал от климата города на Неве, унывал, отчаивался...

Второй круг бегства

К счастью, в Академии на Васильевском острове преподавательская когорта тогда была славная. Петра Левченко учили подвижник художественной педагогики Пётр Чистяков, один из первых передвижников Михаил Клодт, популярный «небесный светописец» из Украины Владимир Орловский.

И ученик был восприимчив. В будущем любимый эффект живописи Левченко — будоражащее жёлто-бирюзовое и нежно-зелёное свечение залитых солнцем листвы, травы, построек — это, несомненно, «владимиро-орловское» влияние. А меланхолическая серо-коричневая тональность, столь частая у Левченко — несомненно всходы клодтовской стилистики: всплески смятения души, оскорблённой дисгармонией мира.

Но мастера мастерами, а без денег и работы в чужом городе не прожить. Пришлось бросить вуз, уехать домой, унизиться перед родителями, скандалить и просить денег, но не получить просимого...

Тогда молодой Левченко устроился в Харькове на работу — преподавал живопись и рисунок. Опыт оказался не совсем удачным: Пётр с его максимализмом и юношеской раздражённостью не занимался с малоспособными учениками, оскорбляясь потугами рисовать без данных к тому. И хотя более талантливые ученики были от преподавателя в восторге, работу пришлось оставить.

Он вернулся с заработанными деньгами в Петербург, в Академию — но экономить так и не научился. Деньги опять исчезли... опять поездка домой... и так неоднократно.

В итоге, проучившись с горем пополам весь академический курс, приунывший Левченко окончательно покинул Академию перед самой дипломной работой — он так никогда и не получил формального высшего образования. Причина этого последнего шага была серьёзная: отец художника как владелец фабрики не сделал выводов из изобретений, быстро уничтоживших потребность в его товаре (он производил такелажные канаты для парусного флота) и начал терпеть убытки. А беда не ходит одна: неожиданно обанкротился банк, в котором размещались все счета фабрики и её владельца. От стресса по этим поводам отец Петра Левченко умер.

И сразу же десятеро его юных детей переместились из элиты харьковского общества в положение рядовых бедных мещан.

А незадолго до этого краха Пётр женился на бедной горничной — кажется, не столько по любви, сколько из гуманных побуждений мятежного богача: «облагодетельствать кого-то». Но ставши и сам бедняком, Пётр очень скоро обнаружил в личности супруги черты, которые считал дисгармоничными — порой, справедливо, порой только муж и был неправ в своей неуступчивости. Художник доходов в дом не приносил, да ещё и не считал это нужным. Более того, в Петре жена не нашла помощника, особенно когда родилась дочь — к отцовской самоотдаче юноша оказался не готов, а средств на прислугу не было.

Семья распалась. А отверженную обоими родителями девочку, к счастью, взяла и воспитала одна из сестёр Петра.

Надо сказать, жестокие — катастрофические — уроки молодости и их мучительное осмысление-самоукорение пошли Левченко впрок. Впоследствии, в том числе во втором браке, он отличался стократно большей ответственностью, скромностью, уравновешенностью, нежели в эти бурные молодые годы.

Третий круг бегства

За горестями пришло и утешение. Некий меценат обеспечил для Петра долговременную поездку во Францию и Италию — для завершения, как тогда было принято, художественного образования.

Имя мецената Левченко скрывал, и мы его не знаем до сих пор. Правда, есть такая легендарная версия: сёстры Петра написали слёзное письмо императрице Марии Фёдоровне — и Пётр получил от неё помощь, но с твёрдым указанием не информировать об имени благодетельницы. Подтверждений тому пока не имеется.

А во Франции Пётр встретился с искусством только-только признанных в те годы импрессионистов, подпал под влияние их пленэрных практик и световых эффектов. И ещё один подарок судьбы: Пётр познакомился с проживавшим в Париже художником-миниатюристом Иваном Похитоновым — тоже уроженцем степной Украины, поддерживавшим всех земляков. Именно Похитонов научил Левченко стилистике тонкого выплёскивания собственных эмоций на пейзажное полотно — что бы там ни было сюжетом запланировано.

По возвращении из Европы тридцатилетний Левченко стал — на ближайшие двадцать лет — постоянным участником выставок передвижников. Попросту говоря, сделал скромную «передвижническую карьеру»; попадёт его работа и в Третьяковскую галерею. Тем не менее, полотна Левченко всю его жизнь покупали сравнительно мало. Как автор украинских пейзажей и жанровых зарисовок он всё время оставался в тени земляка-харьковчанина Васильковского и киевлянина Пимоненко.

Материальное состояние второразрядного художника, естественно, было довольно неустойчивым. Впрочем, жизнь средней зажиточности у такого художника могла бы и наладиться — если бы речь не шла о горячем и ранимом Левченко. Оставшись свободным — жизненно и творчески — мастером, он начинает ездить со странной неутомимостью. Снимает жилье в разных городах, рисует — но через несколько месяцев, неожиданно для уже появившихся там друзей, исчезает в другие местности.

Так, Левченко в 1890-е годы и первые годы ХХ века живёт в Харькове, Киеве, Москве, снова в Харькове, в Одессе, снова в Киеве, в живописнейшем Путивле (любимый городок многих художников того времени). Опять, по очереди, обе украинские столицы. И это ещё не называя бесчисленное множество сёл вокруг этих точек.

Накатывающее уныние, чувство «достоевского мальчика», который и с несправедливостью мира сего не смиряется, и «против Бога не бунтует» — он заполняет дорогой и рисованием, рисованием и дорогой. Дорога-живопись-дорога: год за годом он не может выйти из этого круга, не может остановиться.

Его живопись приобретает два основных направления. Во-первых, работы, насыщенные густой тёплой и светящейся радостностью — которую художник как будто нарочно выуживает из будничного пейзажа, словно самому себе доказывая: повод для оптимизма есть и в буднях.

И другие полотна: минорные по духу. С проблесками того же радостного свечения, но уже подёрнутого ноткой увядания, непогоды, любимого им лежалого снега.

Разомкнувшая круг

Лишь спустя почти два десятилетия пожилой уже мастер получил свой лучший жизненный подарок. Во время очередного проживания в Киеве — а здесь в общей сложности Левченко жил и рисовал наиболее часто после Харькова — он встретил человека схожего миропонимания.

Киевлянка Матильда Ситова была оперной и концертной певицей из зажиточной и знатной польской семьи. В юности её выдали замуж за богатого купца с весьма сомнительными моральными устоями: брак изначально шёл к распаду, но сохранялся долгие годы благодаря огромному её терпению.

В её душе был точно тот же обострённый максималистский протест против несправедливости, дисгармонии, что и в Петре. Но в отличие от горячего «степного» характера Левченко, Матильда имела северную сдержанную натуру. Была она и замечательной хозяйкой, от чего категорически далёк был доселе бесприютный харьковский «казак».

Нечего и говорить, что этот брак Левченко оказался замечательным, прямо скажем, редким по своей идилличности. Конечно, внешних невзгод и тогда хватало. Например, дружба художника и певицы первые годы была омрачена проблемами с разводом Матильды — вплоть до нешуточных преследований её первого мужа. А когда эта проблема решилась, и свадьба состоялась, тут же обнаружилась смертельная болезнь (рак) Петра Левченко, сведшая его через восемь лет в могилу, но прежде отнявшая у обоих супругов море физических и душевных сил.

Тем не менее, эти-то восемь-десять последних лет жизни художника он впервые не мучался от несправедливости внешних обстоятельств жизни. Уже не бежал от них туда-сюда, не метался по огромной стране. Очевидно, гнавшее его прежде зияние пустоты и богооставленности начало от его души отступать. Интересно, что мемуаристы пишут об особенном удовольствии в те годы видеть Петра и Матильду — такой мир от них исходил.

Художник умер в январе 1917 года. Умер примирённым, успокоенным, несомненно ощущающим мир и Миродержателя справедливым. И тут знаменательно, что он не прожил ни одним месяцем больше. Началась революция, распад уклада жизни — и мир в его отзывчивой на тревоги душе почти наверняка бы тогда не сохранился.

Революционная страна открыла для себя живопись Петра Левченко уже без него (первую персональную выставку, притом огромного размера — свыше 700 работ — организовала Матильда Левченко уже после смерти супруга). Впрочем, тогдашнее новое искусство быстро вытеснило «несовременного» и «несоциального» Левченко ещё на полстолетия на обочину истории искусства. Лишь оттепельная волна 1960-х окончательно открыла миру значимость его полотен.

Что же касается психологического, духовного осмысления живописи и личности слобожанского пейзажиста — они, по большому счету, остаются неизученными и спустя почти столетие после завершения его трудного жизненного пути.